Вспомнил один интересный эпизод из своей прошлой жизни. Двадцать лет назад, когда я учился на первом курсе Гнесинской академии, я ходил на духовой оркестр, которым тогда руководил Владимир Михайлович Солодахин — очень хороший дирижёр, ранее руководивший Образцовым оркестром ВМФ. Владимир Михайлович не замыкался на так называемом «учебном процессе», когда студенты по полгода сидят репетируют, а потом в том же зале играют отчётный концерт, где слушателей меньше, чем исполнителей на сцене. Нет, мы делали программу за несколько репетиций и потом выступали на разных площадках Москвы, получая хорошую практику выступлений и опыт реальной жизни оркестранта, а также зарабатывая прибавку к стипендии.
Нужно сказать, что оркестровые партии поначалу приводили меня в ужас — в музыкальном училище, где я всё время сидел на первом пульте, партии были довольно простыми — всякие вальсы «Осенний сон» и нетрудные переложения для духового оркестра, здесь же партии подчас были сложнее, чем то, что я играл по специальности. Я сразу оказался в музыкальной пучине, где нужно было изо всех сил как-то держаться на плаву и не потонуть.
Для меня, первокурсника, студенты старших курсов — да и однокурсники — казались какими-то полубогами, которые могут сыграть всё что угодно, как угодно быстро, в любой тональности и прямо с листа. Чуть позже это видение, конечно, скорректировалось, но всё равно — среди студентов было много замечательных талантов. Больше всего я боялся, что дирижёр начнёт спрашивать сыграть тот или иной кусок партии соло (на оркестровом жаргоне эта практика называется раздеванием), и я не смогу этого сделать, так что партии я учил на совесть — это несколько раз выручало меня, когда раздевание действительно начиналось.
Иногда мы играли произведения композиторов-гнесинцев, один из примеров — «Восточная фантазия для кларнета и духового оркестра» профессора кафедры композиции Геннадия Чернова. В общем, было интересно, хоть духовой оркестр в институте был довольно презираемым местом среди студентов (все стремились в симфонический), и, как я сейчас понимаю, незаслуженно.
Так вот, подходя к сути изложения — в то время отношения с Америкой были куда лучше, и в один прекрасный день к нам приехала американка Мэри Энн Крейг (Mary Ann Craig), чтобы продирижировать концертом, состоящим, в числе прочего, из какого-то произведения Чарльза Айвза (Charles Ives) — известного в США очень плодовитого композитора, известного марша Сузы «Да здравствуют звёзды и полосы» (Stars and stripes forever), гимна Джона Ньютона «О, благодать» (Amazing Grace), и какого-то кейкуока (cakewalk), который в программке и в объявлениях фигурировал под смешным буквальным переводом «Прогулка с пирожными».
Про Мэри Энн было известно, что она энтузиаст духовой музыки и профессионально играет на помповом саксгорне-баритоне (euphonium), похожем на уменьшенную в размерах тубу. Судя по всему, сейчас она является профессором в отставке музыкальной школы Джона Кали университета Монклер штата Нью-Джерси.
Репетиции проходили забавно — жизнерадостная Крейг стояла за пультом и пыталась мимикой и пением компенсировать невозможность прямого общения с оркестрантами — она не знала ни слова по-русски — а переводил студент-фаготист, вставая с места. Рядом стоял Солодахин и с присущей ему иронией комментировал происходящее, осаживал не в меру ретивых паяцев в коллективе, а иногда сам вставал за пульт.
Концерт прошёл хорошо, зрителей в зале было много, а под заключительные проведения темы марша Сузы — а марш это великолепный — зрители хлопали в такт. Сегодня подобная сцена, как и ситуация в целом, практически немыслима, и, вспомнив эти давние события, так резко контрастирующие с окружающей нас сегодня действительностью, я и решил написать этот мемуар.
