Когда мы с женой обсуждали конкурс Чайковского, она рассказала мне об одном из участников конкурса 1998 года Алексее Султанове, который своим исполнением на II туре произвёл сильное впечатление. Зал после его исполнения просто обезумел, устроил ему двадцатиминутную овацию. Тем не менее, по телевизору его выступление не показывали, и в финал Султанова не пропустили.

Тогда, в 98 году, у пианистов это был «конкурс имени Доренского», который был членом жюри, и в финале были четыре его ученика, в том числе победитель того года Мацуев. Султанов очень мешал своим присутствием запланированному течению конкурса, поэтому его сняли за «чрезмерно темпераментное исполнение», и председатель жюри Эшпай, объявляя результаты II тура, нёс какую-то виновато-оправдательную чушь.

Ну, собственно, с конкурсом имени Чайковского всё уже и так понятно, но я заинтересовался, что это за пианист — я не знал раньше о нём. Полез в Википедию.  Сначала удивился, что человек умер в 35 лет от последствий повторного инсульта, первый инсульт он получил в 26 лет. А когда прочитал, что «за час до жеребьевки во время разыгрывания, Алексей уронил крышку рояля на руку – врач констатировал перелом пальца. Султанов решил играть, за кулисами врач делал обезболивание», то понял, что тут что-то нечисто. Сломать палец упавшей крышкой рояля — это надо сильно постараться, а уж таких совпадений, что вот именно «за час до жеребьёвки» ну просто не бывает.

Начал искать дальше. Нашёл сайт его памяти, потом посмотрел то самое сенсационное исполнение Седьмой сонаты Прокофьева на II туре, потом посмотрел фильм Рен-тв о нём, и наконец, прочитал перевод статьи американского журналиста, написанную после смерти пианиста.

После этого смерть этого человека в 35 лет перестала быть удивительной. Удивительным стало, как он вообще столько сумел прожить. Алексей Султанов с раннего детства жил, без преувеличения, в аду, который, совершенно очевидно, устроили для него родители и преподаватели.

Цитаты из статьи американского журналиста:

Когда первоначально Наталия Михайловна увидела в своем сыне будущего выдающегося скрипача, нового Яшу Хейфеца, маленький Алеша устроил ей яростный отпор. Она вспоминает, как ребенком Алеша разбил скрипку, швырнув ее об пол. После столь явного протеста ему было разрешено брать уроки игры на фортепиано. С трех лет родители начали обучать его основам фортепианной игры.

Чтобы не терять драгоценного времени на обеденный перерыв, Наталия Михайловна обычно приносила еду к инструменту, чтобы Алеша не отвлекался. Тамаре Афанасьевне Попович удалось убедить родителей Алеши в том, что только изнурительный труд приведет к успеху их гениального сына, поэтому сообща они создали атмосферу строжайшей рабочей дисциплины в семье. Файзулхак Абдулхакович вспоминает, что «Алеше нередко попадало домашним тапком». Позже Алеша и сам шутил, что «хочет тапка, когда пора заниматься».

Хотя Наталья Михайловна уверена, что Алеша рос в атмосфере любви и тепла, которую вряд ли мог нарушить редкий шлепок тапком, тем не менее, она не перестает терзать себя сомнениями, стоило ли лишать Алешу нормального детства. «Мне было очень жаль его», — рассказывает Наталия Михайловна. «Сто раз была готова сказать всем: «Оставьте моего мальчика в покое и не лишайте его детства». Но на следующий день был новый урок.

Всё это не прошло даром. У Султанова начались проблемы со здоровьем, в том числе с психикой: ненависть к себе, переедание и рвота, склонность к саморазрушающему поведению, вспышки агрессии и склонность к ломанию вещей.

В то же время Алеша стал получать травмы. Зачастую он приходил домой с порезами и синяками на руках, подвергая тем самым риску свою будущую карьеру пианиста. «Когда он снова оказывался в травмопункте поликлиники», вспоминает Наталия Михайловна,— «врачи говорили: «ну вот, Алеша опять угодил к нам». «В детстве у него появилась привычка уходить в ванную, чтобы опорожнить желудок», рассказывает Файзулхак Абдулхакович. Родители полагали, что так Алеша поступал, когда чувствовал, что съел лишнего. Они не искали глубоких причин, чтобы объяснить булимию своего сына. Однако эта привычка со временем укоренилась.

В Московской Государственной Консерватории, куда они поступили осенью 1986 г, Алеша становился все более и более неуправляемым. «Было очень трудно приучить его к дисциплине», — вспоминает профессор кафедры специального фортепиано Лев Наумов. «Однажды получилось так, что Алеша сломал очень дорогой барабан, который являлся собственностью учреждения».

А вот и разгадка «упавшей на руки крышки рояля» во время конкурса Чайковского 1986 года:

Накануне начала международного конкурса имени Чайковского в Москве, Султанов выплеснул накопившуюся с годами злобу, размозжив кулак о стену. Удар привел к перелому мизинца. «Я оставила Алешу буквально на полчаса», вспоминает Наталия Михайловна, «но когда вернулась, он показал мне свою руку: пальцы распухли, вся рука превратилась в сплошной синяк». Перелом вынудил Султанова отказаться от участия в конкурсе. Чтобы не обратить на себя гнев родителей и учителей, Алеша объяснил причину появления травмы как следствие неожиданного падения крышки рояля на руку.

В тот день Наталия Михайловна также пыталась убедить себя в достоверности подобного объяснения. Не так давно она узнала правду о том, что произошло на самом деле. «На тот момент мне было легче поверить, что во всем виновата неожиданно упавшая крышка рояля, нежели мучаться угрызениями совести», вспоминает она. Родители сделали вывод о том, что лишенный родительского надзора Алеша стал меньше времени уделять занятиям в консерватории. Для подготовки сына к карьере великого пианиста они в 1988 г. переехали из Ташкента в Москву.

Видимо, главной целью родителей Султанова было завоевание лауреатства на конкурсе Чайковского, иначе как объяснить то, что он штурмовал его дважды, причём второй раз был уже после победы на конкурсе Клиберна в Америке, после признания, гастролей и оваций по всему миру? В фильме Рен-тв говорится, что «Алексей хотел признания на родине». Да ну? Конкурс Чайковского был, видимо, для Султанова с детства показан родителями как главная цель жизни. Став ненавидящим себя рабом авторитарной внешней воли, эта мысль, возможно, укрепилась и в нём самом, но лишь в какой-то степени. Во-вторых, ему внушили крайне вредную мысль, популярную у родителей такого типа — «ты должен быть первым». Иллюстрацией этого принципа является отказ от второй премии на конкурсе имени Шопена. Только первую! Как говорил гонщик Айртон Сенна, второе место — это, на самом деле, первое место среди лузеров. А если ты лузер — то и жить незачем. После конкурса Шопена у Султанова — первый инсульт, в 26 лет.

В течение долгих месяцев пианист размышлял о причинах того, почему участие в конкурсе обернулось для него поражением и позором. Он решил отказаться от каких-либо поездок без сопровождения своей жены, чувство обиды по утраченному детству захлестнуло его. Этот период, проведенный в Форт Уорте отмечен частыми долгими междугородними телефонными разговорами с домом, он звонил родителям в квартиру, которую специально купил для них, он спрашивал их, зачем они превратили его детство в источник страданий? «По мере приближения к своему тридцатилетию, все стало выплескиваться наружу», вспоминает Даце. Алеша спрашивал своих родителей: «Зачем вы так поступили со мной?». Султановы старшие вспоминают, что тогда они не придали значения телефонным звонкам Алеши. Наталия Михайловна говорит, что «возможно так устроен любой человек, он помнит плохое, а хорошее забывается».

Через 3 года после второй попытки выиграть конкурс Чайковского, в 2001 году Султанов перенёс серию инсультов, поставивших крест на нём как на пианисте. Последующие 4 года до смерти — печальная история инвалида с загубленной жизнью.

Помимо остолбенения от всех этих ужасов и насилия, которые выпали на долю одного человека в мирное время, остаётся один вопрос — ЗАЧЕМ? Зачем делать из ребёнка великого пианиста или скрипача? Зачем класть его жизнь, детство, радость на алтарь какой-то идиотской славы, первых мест, медалей, признания толпы безликих зрителей, которые через несколько месяцев забудут его имя?

Да, он стал на короткое время значительным явлением в музыкальном мире, тем более в толпе конкурсных плееров. Ему, в отличие от многих из них, было что сказать в музыке. Он говорил языком ненависти и отчаянной ярости, сверхчеловеческого стремления к победе. Чувствуется, что с человеком, который играет, что-то не то; какая-то фатальность в игре. Завораживающе, но после исполнения остаётся что-то неприятное и беспокоящее.

Что ж, музыка обогатилась ещё одной короткой трагической судьбой и сверхэнергетическими интерпретациями известных сочинений. А ещё хрестоматийным примером того, как правильно загубить жизнь своего ребёнка.