Какое-то дикое количество народу занимается ревизионизмом всех мастей, особенно историческим. Я понимаю, почему это всё происходит, но утомляет невероятно.
Также с сожалением приходится констатировать, что Einstellung effect, то есть, попросту, догматизм, приобрёл характер пандемии.
В местах ссылки был в обиходе совершенно официальный термин «контингент». Когда на улицах поселка появлялись новые ссыльные, в рудоуправлении говорили: «Прибыл новый контингент». Жена одного инженера, аттестованного в соответствующем ранге, при нас спросила коменданта: «Нет ли в новом контингенте женщины, которая годится в домашние работницы? Но не присылайте молодых, вы ведь знаете моего мужа».
Иногда причисляли к «контингенту» и членов семьи ссыльного. Однажды, когда солдаты из комендатуры обходили бараки ссыльных, жившая там временно москвичка отказалась отвечать на их вопросы, ссылаясь на то, что она жительница Москвы. «Все равно, здесь все наши люди», — отвечал комендант. Это не пустые слова. В 1951-52 годах серьезно поговаривали о том, что членов семей ссыльных, живущих в поселке, закрепят там навсегда. Так могло сформироваться подлинно кастовое общество.
Когда незадолго до реабилитации я работал в качестве плановика в отделе капитального строительства, я обнаружил, что и в служебных бумагах постоянно фигурирует термин «контингент». Им пользовались не только в статистических сводках о рабочей силе и о составе инженерно-технических работников. В докладах и отчетах, посылавшихся в министерство, отставание в выполнении плана или неполадки оправдывались тем, что на производстве преобладает «особый контингент».
Это были не просто лживые отговорки, но грубое, злостное извращение действительного положения, клевета на ссыльных инженеров, техников, рабочих. «Контингент» был ведущей силой на всех участках производства; ссыльные инженеры перестроили работу, внесли много новшеств, ссыльные рабочие ставили рекорды в добыче руды, перевыполняли план на фабрике, ссыльные врачи и сестры наладили медицинскую помощь; даже клубная самодеятельность оживилась под влиянием ссыльных.
Тем не менее они оставались «контингентом», низшей кастой. В самой этой касте тоже были различные категории. Они определялись прежде всего тюремным, лагерным формуляром. Успехи в производственной деятельности лишь иногда и частично сказывались на положении человека в иерархии. Моя принадлежность к низшей касте на протяжении полутора десятков лет определялась ответом на вопрос, который задавался на всех вахтах и во всех комендатурах: «Статья? Срок?» — «Пятьдесят восьмая, десять лет».
Евгений Гнедин — «Выход из лабиринта»
Глубинный народ in action. Вряд ли этот экскаваторщик вообще существовал где-либо кроме страниц газеты.
Тогда я был уверен: цель оправдывает средства. Наша великая цель — всемирное торжество коммунизма, и ради нее можно и нужно идти на все: лгать, грабить, уничтожать сотни тысяч, даже миллионы людей, — всех, кто мешает или могут помешать, всех, кто оказывается на пути. Чтобы спасти полк, бывает необходимо пожертвовать взводом, а чтоб спасти армию — полком… Трудно понять это тем, кто погибает. Но любые колебания и сомнения в подобных случаях — только от «интеллигентской мнительности», от «либерального скудоумия» тех, кто за деревьями не видит леса.
Так рассуждал я и все подобные мне. Даже тогда, когда я сомневался, когда верил Троцкому и Бухарину, когда видел, как проводили сплошную коллективизацию, как окулачивали и раскулачивали, как беспощадно обирали крестьян зимой 1932-1933 годов, ведь и сам участвовал в этом, ходил, рыскал, искал спрятанный хлеб, железным щупом тыкал в землю — где «рушеная», где яма с хлебом? — и выворачивал дедовские скрыни, и старался не слушать, как воют бабы, как визжат малыши… Тогда я был убежден, что вершу великую необходимость социалистического преобразования деревни, что им же потом лучше будет, что их горе, их страдания — от их же собственной несознательности или от происков классового врага, что те, кто меня послали — а с ними и я, — лучше самих крестьян знаем, как им нужно жить, что сеять и когда пахать…
И в страшную весну 1933 года, когда я видел умиравших от голода, видел женщин и детей, опухших, посиневших, еще дышавших, но уже с погасшими, мертвенно-равнодушными глазами, и трупы, десятки трупов в серяках, в драных кожухах, в стоптанных валенках и постолах… трупы в хатах — на печках, на полу, — во дворах на тающем снегу в старой Водолаге, под мостами в Харькове… Видел и все-таки не сошел с ума, не покончил с собой, не проклял тех, кто обрек на гибель «несознательных» крестьян, не отрекся от тех, кто зимой посылал меня отнимать у них хлеб, а весной уговаривать еле двигающихся, скелетно худых или отечных людей идти в поле, «по-ударному выполнять планы большевистской посевной…»
Нет, не сошел с ума, не убил себя, не проклял и не отрекся… А по-прежнему верил, потому что хотел верить, как издревле верили все, кто были одержимы стремлением служить сверхчеловеческим, надчеловеческим силам и святыням: богам, императорам, государствам, идеалам Добродетели, Свободы, Нации, Расы, Класса, Партии…
Когда их пытаются осуществлять, требуют человеческих жертвоприношений. И фанатические приверженцы самых благородных идеалов, суля вечное счастье потомкам, безжалостно губят современников, даруя райское блаженство мертвым, истребляют, увечат живых, становятся неумолимыми палачами и бессовестными лжецами. А при этом сами себя считают добродетельными и честнейшими подвижниками и убеждены, что злодействуют во имя будущего добра и лгут ради вечных истин.
Книга, конечно, поэтическая. Так и представляешь, как утончённо вкушали изысканные яства, описываемые в книге, рабочие и служащие, для которых, очевидно, и задумывался этот труд.
СЕРВИРОВКА СТОЛА
Накройте стол белой, хорошо выглаженной скатертью. Средняя заглаженная складка скатерти должна проходить через центр стола. Под скатерть рекомендуется подложить фланель или какую-нибудь другую тяжелую мягкую ткань: скатерть ляжет ровнее, стук тарелок и приборов смягчится.
Выдерка из книги Михаил Восленского «Номенклатура»:
Сразу же после победы сталинской номенклатуры, в 1939 году, в Москве был издан хорошо иллюстрированный фолиант под названием «Книга о вкусной и здоровой пище». Книга переиздавалась затем в 1945 (!), 1952, 1965, 1971 и 1982 гг. Подавляющему большинству советских граждан рецепты, дававшиеся в книге, были явно непосильны: такого количества продуктов у них не было. Однако книга оказалась очень скоро библиографической редкостью — так быстро она была расхватана номенклатурными покупателями.