Статья Пола Грэма «Хлам» — одна из самых ценных, что я когда-либо читал. Это позволило мне изменить своё мнение о вещах и начать без сожаления выкидывать ненужные (даже книги), или выставлять их на барахолку за небольшую сумму (фактически — чтобы просто вывезли).

Хлам

У меня слишком много хлама. Да и у большинства людей в Америке тоже. На самом деле, чем беднее люди, тем больше у них хлама. Даже у бедных семей во дворе дома есть несколько старых машин. Нужно быть чрезвычайно бедным, чтобы не нажить себе этого добра.

Так было не всегда. Обычно хлам был редким и ценным. Можно увидеть свидетельства тому, если поискать. Например, в моём доме в Кембридже, построенном в 1876, в спальнях нет стенного шкафа. В то время все вещи людей умещались в ящике комода. Даже совсем недавно, несколько десятилетий назад, хлама было намного меньше. Когда я смотрю на фотографии из 1970-х, я удивляюсь, как пусто выглядят дома. Ребёнком я думал, что у меня был огромный парк игрушечных машин, но он выглядит смехотворным по сравнению с тем, что есть у моих племянников сейчас. Все вместе мои модельки занимали примерно треть моей кровати. В комнате моих племянников кровать — единственное свободное место.

Хлам стал намного дешевле, но наше отношение к нему не изменилось соответствующим образом. Мы слишком ценим хлам.

Для меня это было большой проблемой, когда не было денег. Я чувствовал себя бедным, хлам казался ценным, и поэтому почти инстинктивно я накапливал его. Друзья оставляли мне что-нибудь, когда переезжали, или я что-нибудь находил, идя по улице в ночь, когда приезжает мусорка (остерегайтесь всего, что вы сами описываете как «очень хорошая вещь»), или я находил на гаражной распродаже что-то почти новое за 10% начальной цены. И — бац! — ещё больше хлама.

На самом деле эти бесплатные или почти бесплатные вещи не были выгодными покупками, потому что они не стоили заплаченных денег. Большинство хлама, который я собирал, не стоил ни гроша, потому что он мне был ненужен.

Чего я не понимал — это того, что ценность покупки не равнялась разности между рыночной ценой и той, что заплатил я. Ценность покупки равнялась ценности того, что я получал. Хлам — очень неликвидный актив, и если вы не собираетесь продать так дёшево приобретённую вещь, то какая вам разница, сколько она стоит номинально? Единственный способ получить какую-то ценность из неё — это использовать вещь. А если у вас нет никакого немедленного применения вещи, вероятно его никогда и не будет.

Компании, продающие хлам, потратили огромные суммы на то, чтобы научить нас думать, что хлам всё ещё ценен. Но более правдиво было бы считать, что хлам не стоит ничего.

На самом деле он не просто не стоит ничего, а даже хуже, потому что как только вы накопили определённый объём хлама, он становится вашим хозяином, а не наоборот. Я знаю людей, которые не могли съехать в город, который им нравился: они не могли себе позволить купить там достаточно большое жилище, чтобы в него влез весь их хлам. Их собственный дом — не их, а их хлама.

Если вы не предельно организованы, дом полный хлама может быть очень удручающим. Захламлённая комната истощает дух. Одна причина, очевидная, в том, что в комнате полной хлама меньше места для людей. Но есть ещё кое-что более важное. Я думаю, что люди постоянно сканируют окружающее пространство, чтобы построить мысленную модель того, что вокруг них. И чем тяжелее «читать» место, тем меньше энергии остаётся на сознательное мышление. Захламлённая комната действительно утомляет.

(Это может объяснить, почему бардак не беспокоит детей так, как взрослых. Дети менее восприимчивы. Их модель окружающего мира грубее, и на это потребляется меньше энергии)

В первый раз я понял никчёмность хлама, когда жил год в Италии. Всё, что я взял с собой — рюкзак с вещами. Остальной хлам остался на чердаке моей домовладелицы в США. И знаете что? Всё, чего мне не хватало — это некотоых книг. К концу года я не мог вспомнить, что же собственно ещё лежало на том чердаке.

И всё же, вернувшись обратно, я не смог выбросить даже коробки хлама. Выкинуть отличный дисковый телефон? В один прекрасный день он может понадобиться.

По-настоящему больно вспоминать не просто то, что я накопил весь этот ненужный хлам, а то, что я часто тратил деньги, которые были отчаянно мне нужны, на хлам, который не был нужен.

Почему я так делал? Потому что люди, чья работа — продавать вещи, действительно хороши в этом. Средний 25-летний человек не представляет сложностей компаниям, потратившим годы чтобы выяснить, как заставить вас тратить деньги на вещи. Они делают процесс покупки хлама таким приятным, что «шопинг» становится формой отдыха.

Как защитить себя от этих людей? Это нелегко. Я довольно скептически настроенный человек, но даже когда мне было за тридцать, их трюки со мной прекрасно работали. Однако кое-что может сработать: спросите себя перед тем, как купить что-то: «Сделает ли это мою жизнь заметно лучше?»

Моя подруга излечила себя от привычки покупать одежду, спрашивая себя перед тем как купить что угодно: «Буду ли я носить это постоянно?» Если она не могла убедиться, что эта вещь стала бы одной из немногих, что она будет носить регулярно, она её не покупала. Думаю, что это должно работать для любого вида покупок. Перед тем, как купить, спросите себя: «буду ли я использовать это постоянно? Или это просто что-то красивое? Или это просто покупка со скидкой?» (что ещё хуже).

Наихудшие вещи в этом отношении — те, которые вы не используете достаточно, потому что они слишком хороши. Ничто не управляет вами так, как хрупкий хлам. Например, изящные сервизы, которые есть во многих домах. От их отменного качества пользоваться ими не намного приятнее, зато очень страшно разбить.

Ещё один способ сопротивляться покупке хлама — оценивать стоимость владения. Цена покупки — это только начало. Вы должны будете думать об этой вещи годами — возможно, до конца вашей жизни. Каждая вещь отнимает у вас силы. Некоторые дают вам больше сил, чем забирают, и это единственный вид вещей, которые стоит иметь.

Сейчас я перестал накапливать хлам. Кроме книг. Но книги — это другое. Книги — как жидкость, а не отдельные объекты. Нет неудобства в том, чтобы иметь несколько тысяч книг, а вот если бы у вас было несколько тысяч разных вещей, вы были бы местной знаменитостью. За исключением книг теперь я активно избегаю хлама. Если я хочу потратить деньги на что-нибудь приятное, то в любой день предпочитаю товарам услуги.

Я не заявляю, что достиг какого-нибудь дзен-буддистского отрешения от материального мира. Я говорю о более будничном. Произошло историческое изменение, и теперь я это осознал. Вещи были ценными, а теперь — нет.

В индустриальных странах то же самое произошло с едой в середине ХХ века. Еда стала намного дешевле (или мы богаче), и переедать стало большей опасностью чем недоедать. Теперь мы достигли того же с вещами. Для большинства людей, будь то богатых или бедных, хлам стал обузой.

Положительный момент — в том, что если вы несёте бремя, не осознавая этого, ваша жизнь может стать лучше, чем вы полагаете. Представьте себе: вы годами ходили с гирями на ногах, а затем вдруг сняли их.

Пол Грэм, июль 2007
Перевод Дмитрия Лебедева

Позиция правящих классов, особенно тех из них, что ведут образовательную пропаганду на тему почётности труда, почти в точности совпадает с той, которую господствующие классы мира испокон веков проповедовали тем, кого называют «честными бедняками». Прилежание, трезвость, желание работать сверх нормы для получения отдалённых выгод, даже покорность власти, всё это снова на сцене. Более того, власть по-прежнему является наместником Правителя Вселенной. Он, однако, зовётся теперь новым именем: Диалектический Материализм.

Победа пролетариата в России имеет кое-что общее с победой феминизма в некоторых других странах. Веками мужчины уступали высшую святость женщинам и оправдывали их более низкое положение тем, что святость желательнее силы. В конце концов, феминистки решили заполучить и то и другое, ибо основоположницы верили тому, что мужчины говорили им о желательности добродетели, но не тому, что политическая власть бесполезна.

Похожая вещь произошла в России с работой руками. Веками богачи и их холуи возносили похвалы «честному тяжёлому труду», прославляли простую жизнь, проповедовали религию, учившую, что бедняки попадут на небо скорее богатых, и вообще старались, чтобы работающие руками поверили, что есть некое особое благородство в изменении пространственного положения материи — в точности, как мужчины пытались уверить женщин, что те приобретают некое особое благородство благодаря своему сексуальному рабству.

В России вся эта доктрина о превосходстве работы руками была принята всерьёз, с тем результатом, что работающие руками стали более почётны, нежели кто-либо другой. Это, по существу, всё те же призывы, возрожденные заново, но не в прежних целях, а чтобы обрести рабочих-ударников для особых задач. Работа руками — это идеал, поставленный перед юношеством, а также основа всей этической программы. До поры до времени это, наверное, хорошо. Большая страна, полная природных ресурсов, нуждается в развитии и должна развиваться при минимальном использовании кредитов. В данных обстоятельствах тяжёлая работа необходима и, скорее всего, будет неплохо вознаграждена. Но что случится по достижении точки, где каждый сможет жить в комфорте, не работая слишком много?

На Западе применяются различные способы решения данной проблемы. Экономической справедливости нет, поэтому огромная доля всей продукции идёт малой части населения, среди которой многие вообще не работают. Ввиду отсутствия какого-либо централизованного контроля за производством мы производим массу ненужных вещей. Мы держим большой процент рабочего населения незанятым, ибо можем обойтись без них, нагружая остальных. Когда все эти методы оказываются бессильными, в запасе есть война. Мы заставляем многих людей производить взрывчатку и многих других подрывать её, как если бы мы были детьми, недавно открывшими для себя фейерверк. Комбинацией всех этих способов нам удаётся, пусть и с трудом, сохранить мнение, что обилие тяжёлой ручной работы должно быть долей рядового человека.

Бертран Рассел — Похвала праздности