🏠: Viacheslav

Зимнее волонтёрство

С тех пор, как ребёнок заинтересовался хоккеем, ему купили коньки и мы стали более-менее регулярно посещать ближайшую хоккейную коробку, передо мной возникла проблема экзистенциального характера, а именно — чем заниматься всё то время, что он проводит на льду. Просто так стоять скучно, да и холодновато, а практика показала, что ребёнок гораздо быстрее учится стоять на коньках, если его просто выпустить на лёд и не держать за руки — после нескольких дней непрерывного кувырканья, падений и мастер-классов разных местных пацанов, проблем с устойчивостью практически не осталось. Фактически, моё участие в обучении свелось к тому, что я напоминал, что не нужно отклоняться и падать назад.

Основной проблемой хоккейной коробки является то, что лёд на ней заваливает снегом, особенно последние недели, и я как-то раз просто взял из машины жены небольшую, но удобную лопату для снега и начал расчищать каток. Вопрос безделья сразу отпал, а про холод и вспоминать не приходилось: в –10° я отлично чувствую себя в одном свитере и тонкой шапке, так как в куртке невозможно жарко.

Я обычно машу лопатой примерно часа по полтора, и производительность труда небольшая, если пользоваться только ей — очистить весь каток нереально. Но вчера пришёл парень лет семнадцати и принёс с собой большой скребок (по-научному — «движок для снега»), и мы вдвоём довольно быстро расчистили весь лёд. Оказалось, что этот скребок можно взять у дворника вон там.

Сегодня, придя на каток, я обнаружил, что снега за ночь навалило как минимум сантиметров пять, и решил воспользоваться полученной вчера информацией. Джентльмен, сидевший в дворницкой, любезно объяснил, где найти скребок (теперь я знаю код от двери чёрного хода одного из домов), и я за те же полтора часа разгрёб весь снег к бортам катка; на то, чтобы его перекидать за борт, сил уже не хватило, но и так вышло отлично.

Интересно поведение людей, которые приходят на каток и видят, что какой-то дядя, не похожий на дворника, работает лопатой. Кто-то, конечно, чистит и по собственной инициативе в другое время, но некоторым людям нужен наглядный пример, чтобы заразиться этим настроением. Мужики подходят и просят тоже помахать лопатой — вчера один отобрал скребок у того студента, а второй у меня лопату, и они неплохо поработали. А сегодня лопата была свободная, так как я был занят со скребком, и мне помогал то какой-то дедок, то даже женщина лет тридцати. Дедок, кстати, чуть погодя предложил снять одну воротину, чтобы снег можно было сгребать сразу за пределы катка. «Мы потом обратно поставим» — сказал он, и когда мы её сняли и я начал сгребать снег, он технично свинтил домой вместе с внучком, так что ставить её на место пришлось мне самому.

Тем не менее, не скажу, что я открыл для себя опыт волонтёрства — этот приятный опыт у меня был и ранее, и порой есть сейчас; но физическая работа при моём сидячем образе жизни — это, пожалуй, то, чего мне иногда недостаёт. Ну, и пропустить удовольствие фактически на ровном месте тоже не хочется.

Эволюция цирюлен

Забавно наблюдать за модой на названия одних и тех же вещей. Наглядным примером является место, где людям стригут и бреют волосы, или название персоны, которая это делает. Любопытно, что названия меняются от тех или иных внешних влияний на Россию разных языковых культур.

Мне известны следующие названия:

  1. Брадобрей — персона, про брадобрейную ничего не слышал.
  2. Цирюльня (слово с польскими корнями) и цирюльник как персона.
  3. Куафёр — персона, явное заимствование из французского, как в этом случае называть заведение — не знаю. Видимо, брадобреи и куафёры — единоличники.

У Маяковского было:

Прочел
   с начала
      буквы он,
выходит:
   «Куафер Симон».
С конца прочел
      знаток наук, —
«Номис» выходит
      «рефаук».

  1. Название, с которым я жил всю жизнь — парикмахерская и парикмахер как персона. Привычное и хорошее слово, немного громоздкое, корни — немецкие.

  2. Сейчас новое веяние — парикмахерская всё чаще стала называться барбершопом, что является прямым заимствованием из английского как доминирующего сегодня международного языка. Надо полагать, что работник этого заведения должен называться барбером. Пожалуй, это наиболее гадостно звучащее название из всех вышеперечисленных, причём не само английское слово, а именно такое его употребление в русском языке.

Интересно, что в музыке существует понятие парикмахерская гармония (barbershop harmony), появившееся в 1930-х годах. Это характерная и легко узнаваемая техника пения в четыре голоса, где участники строят септ- (нон- и т. д.) аккорды, соединяя их, часто двигаясь параллельно вверх или вниз.

В компьютерной игре Cuphead, о которой я недавно писал, есть именно такая композиция под названием «A quick break». Подобная техника пения широко используется до сих пор, а в Штатах даже есть Общество парикмахерской гармонии, где проводятся ежегодные конкурсы лучших квартетов и мастер-классы.

Полоса тени

«Возраст между тридцатью и сорока — ближе к сорока — это полоса тени. Уже приходится принимать условия неподписанного, без спросу навязанного договора, уже известно, что обязательное для других обязательно и для тебя и нет исключений из этого правила: приходится стареть, хоть это и противоестественно.

До сих пор это тайком делало наше тело, но теперь этого мало. Требуется примирение. Юность считает правилом игры — нет, ее основой — свою неизменяемость: я был инфантильным, недоразвитым, но теперь-то я уже по-настоящему стал самим собой и таким останусь навсегда. Это абсурдное представление в сущности является основой человеческого бытия.

Когда обнаруживаешь его безосновательность, сначала испытываешь скорее изумление, чем испуг. Возмущаешься так искренне, будто прозрел и понял, что игра, в которую тебя втянули, жульническая и что все должно было идти совсем иначе. Вслед за ошеломлением, гневом, протестом начинаются медлительные переговоры с самим собой, с собственным телом, которые можно передать примерно так: несмотря на то что мы непрерывно и незаметно стареем физически, наш разум никак не может приспособиться к этому непрерывному процессу.

Мы настраиваемся на тридцать пять лет, потом — на сорок, словно в этом возрасте так и сможем остаться, а потом, при очередном пересмотре иллюзий, приходится ломать себя, и тут наталкиваешься на такое внутреннее сопротивление, что по инерции перескакиваешь вроде бы даже слишком далеко. Сорокалетний тогда начинает вести себя так, как, по его представлениям, должен вести себя старик.

Осознав однажды неотвратимость старения, мы продолжаем игру с угрюмым ожесточением, словно желая коварно удвоить ставку; пожалуйста, мол, если уж это бесстыдное, циничное, жестокое требование должно быть выполнено, если я вынужден оплачивать долги, на которые я не соглашался, не хотел их, ничего о них не знал, — на, получай больше, чем следует; на этой основе (хотя смешно называть это основой) мы пытаемся перекрыть противника. Я вот сделаюсь сразу таким старым, что ты растеряешься.

И хотя мы находимся в полосе тени, даже чуть ли не дальше, в периоде потерь и сдачи позиций, на самом деле мы все еще боремся, мы противимся очевидности, и из-за этого трепыханья стареем скачкообразно. То перетянем, то недотянем, а потом видим — как всегда, слишком поздно, — что все эти стычки, эти самоубийственные атаки, отступления, лихие наскоки тоже были несерьезными. Ибо мы стареем, по-детски отказываясь согласиться с тем, на что совсем не требуется нашего согласия, сопротивляемся там, где нет места ни спорам, ни борьбе — тем более борьбе фальшивой.

Полоса тени — это еще не преддверие смерти, но в некоторых отношениях период даже более трудный, ибо здесь уже видишь, что у тебя не осталось неиспробованных шансов. Иными словами, настоящее уже не является преддверием, предисловием, залом ожидания, трамплином великих надежд — ситуация незаметно изменилась. То, что ты считал подготовкой, обернулось окончательной реальностью; предисловие к жизни оказалось подлинным смыслом бытия; надежды — несбыточными фантазиями; все необязательное, предварительное, временное, какое ни на есть — единственным содержанием жизни. Что не исполнилось, то наверняка уже не исполнится; нужно с этим примириться молча, без страха и, если удастся, без отчаяния.»

Станислав Лем — Ананке

Продал кларнет

Академию Гнесиных я кончил в 2004 году, ассистентуру там же — в 2006. Фактически, после сдачи госэкзамена я усердно уже не занимался и в ассистентуре занятия посещал фрагментарно, так как с октября 2005 года начал работать по другой специальности, а именно — пошёл работать в «Депо компьютерс» на сборочное производство системных блоков.

Какое-то время я ещё подрабатывал в Коломне в военном оркестре и помогал на отчётных концертах в своём родном музыкальном училище, но всё это сошло на нет где-то в 2007-2008 годах. Последнее выступление на сцене в качестве солиста было 21 мая 2010 года на 50-летие музыкального училища.

А фактически последний раз я играл на нём где-то в конце 2013 года — нужно было помочь жене в выступлении перед аттестационной комиссией, и я приходил на работу на час раньше и повторял Сонату Пуленка, но выступление так и не состоялось.

Я убеждён в том, что вещи должны использоваться и не лежать мёртвым грузом, а особенно — инструменты. Иллюзий по поводу своего «возвращения в музыку» я не испытываю. По большому счёту, я туда особенно и не приходил, хоть и закончил с отличием уважаемый институт. Так пусть этот кларнет послужит тому, для чего он сделан.

clarinet-buffet-e13-01.jpg clarinet-buffet-e13-02.jpg clarinet-buffet-e13-03.jpg clarinet-buffet-e13-04.jpg clarinet-buffet-e13-05.jpg clarinet-buffet-e13-06.jpg

Языковой снобизм

Хорошая статья главреда сайта «Грамота.ру» про развитие и изменение языка. Сам порой страдаю подобным снобизмом, надо гибче быть.

В 2012 году «Большой орфоэпический словарь русского языка» впервые назвал ударение «вклю́чит» допустимым, до этого оно запрещалось всеми изданиями. Почему разрешили ударение на Ю? Во-первых, «вклю́чит» соответствует языковым законам. А во-вторых, оно не настолько социально осуждаемо, как ударение в «звóнит». Хотя «звóнит» тоже отвечает законам языка. Просто, на свою беду, оно попало в очень короткий список «невыносимо отвратительных слов» и не принимается большинством образованных людей. Это ударение не становится нормативным только потому, что не является социально одобряемым. Если к нему когда-нибудь перестанут относиться как к воплощению зла, «звóнит» станет допустимым. Это непросто понять и принять, но это так: для самого языка ударение «звóнит» ничем не хуже ударения «звони́т». И ничем не лучше. И многие спокойнее относились бы к этим переменам, если бы знали, что когда-то говорили не «у́чит», а «учи́т», не «ка́тит», а «кати́т», не «пла́тит», а «плати́т», не «дру́жит», а «дружи́т», не «гру́зит», а «грузи́т», не «це́нит», а «цени́т»… я могу продолжать этот список до конца колонки. Тот же вопрос: стал ли язык хуже из-за этих изменений?

Владимир Пахомов: «Без паники»