🏠: записи

Полоса тени

«Возраст между тридцатью и сорока — ближе к сорока — это полоса тени. Уже приходится принимать условия неподписанного, без спросу навязанного договора, уже известно, что обязательное для других обязательно и для тебя и нет исключений из этого правила: приходится стареть, хоть это и противоестественно.

До сих пор это тайком делало наше тело, но теперь этого мало. Требуется примирение. Юность считает правилом игры — нет, ее основой — свою неизменяемость: я был инфантильным, недоразвитым, но теперь-то я уже по-настоящему стал самим собой и таким останусь навсегда. Это абсурдное представление в сущности является основой человеческого бытия.

Когда обнаруживаешь его безосновательность, сначала испытываешь скорее изумление, чем испуг. Возмущаешься так искренне, будто прозрел и понял, что игра, в которую тебя втянули, жульническая и что все должно было идти совсем иначе. Вслед за ошеломлением, гневом, протестом начинаются медлительные переговоры с самим собой, с собственным телом, которые можно передать примерно так: несмотря на то что мы непрерывно и незаметно стареем физически, наш разум никак не может приспособиться к этому непрерывному процессу.

Мы настраиваемся на тридцать пять лет, потом — на сорок, словно в этом возрасте так и сможем остаться, а потом, при очередном пересмотре иллюзий, приходится ломать себя, и тут наталкиваешься на такое внутреннее сопротивление, что по инерции перескакиваешь вроде бы даже слишком далеко. Сорокалетний тогда начинает вести себя так, как, по его представлениям, должен вести себя старик.

Осознав однажды неотвратимость старения, мы продолжаем игру с угрюмым ожесточением, словно желая коварно удвоить ставку; пожалуйста, мол, если уж это бесстыдное, циничное, жестокое требование должно быть выполнено, если я вынужден оплачивать долги, на которые я не соглашался, не хотел их, ничего о них не знал, — на, получай больше, чем следует; на этой основе (хотя смешно называть это основой) мы пытаемся перекрыть противника. Я вот сделаюсь сразу таким старым, что ты растеряешься.

И хотя мы находимся в полосе тени, даже чуть ли не дальше, в периоде потерь и сдачи позиций, на самом деле мы все еще боремся, мы противимся очевидности, и из-за этого трепыханья стареем скачкообразно. То перетянем, то недотянем, а потом видим — как всегда, слишком поздно, — что все эти стычки, эти самоубийственные атаки, отступления, лихие наскоки тоже были несерьезными. Ибо мы стареем, по-детски отказываясь согласиться с тем, на что совсем не требуется нашего согласия, сопротивляемся там, где нет места ни спорам, ни борьбе — тем более борьбе фальшивой.

Полоса тени — это еще не преддверие смерти, но в некоторых отношениях период даже более трудный, ибо здесь уже видишь, что у тебя не осталось неиспробованных шансов. Иными словами, настоящее уже не является преддверием, предисловием, залом ожидания, трамплином великих надежд — ситуация незаметно изменилась. То, что ты считал подготовкой, обернулось окончательной реальностью; предисловие к жизни оказалось подлинным смыслом бытия; надежды — несбыточными фантазиями; все необязательное, предварительное, временное, какое ни на есть — единственным содержанием жизни. Что не исполнилось, то наверняка уже не исполнится; нужно с этим примириться молча, без страха и, если удастся, без отчаяния.»

Станислав Лем — Ананке

Продал кларнет

Академию Гнесиных я кончил в 2004 году, ассистентуру там же — в 2006. Фактически, после сдачи госэкзамена я усердно уже не занимался и в ассистентуре занятия посещал фрагментарно, так как с октября 2005 года начал работать по другой специальности, а именно — пошёл работать в «Депо компьютерс» на сборочное производство системных блоков.

Какое-то время я ещё подрабатывал в Коломне в военном оркестре и помогал на отчётных концертах в своём родном музыкальном училище, но всё это сошло на нет где-то в 2007-2008 годах. Последнее выступление на сцене в качестве солиста было 21 мая 2010 года на 50-летие музыкального училища.

А фактически последний раз я играл на нём где-то в конце 2013 года — нужно было помочь жене в выступлении перед аттестационной комиссией, и я приходил на работу на час раньше и повторял Сонату Пуленка, но выступление так и не состоялось.

Я убеждён в том, что вещи должны использоваться и не лежать мёртвым грузом, а особенно — инструменты. Иллюзий по поводу своего «возвращения в музыку» я не испытываю. По большому счёту, я туда особенно и не приходил, хоть и закончил с отличием уважаемый институт. Так пусть этот кларнет послужит тому, для чего он сделан.

clarinet-buffet-e13-01.jpg clarinet-buffet-e13-02.jpg clarinet-buffet-e13-03.jpg clarinet-buffet-e13-04.jpg clarinet-buffet-e13-05.jpg clarinet-buffet-e13-06.jpg

Языковой снобизм

Хорошая статья главреда сайта «Грамота.ру» про развитие и изменение языка. Сам порой страдаю подобным снобизмом, надо гибче быть.

В 2012 году «Большой орфоэпический словарь русского языка» впервые назвал ударение «вклю́чит» допустимым, до этого оно запрещалось всеми изданиями. Почему разрешили ударение на Ю? Во-первых, «вклю́чит» соответствует языковым законам. А во-вторых, оно не настолько социально осуждаемо, как ударение в «звóнит». Хотя «звóнит» тоже отвечает законам языка. Просто, на свою беду, оно попало в очень короткий список «невыносимо отвратительных слов» и не принимается большинством образованных людей. Это ударение не становится нормативным только потому, что не является социально одобряемым. Если к нему когда-нибудь перестанут относиться как к воплощению зла, «звóнит» станет допустимым. Это непросто понять и принять, но это так: для самого языка ударение «звóнит» ничем не хуже ударения «звони́т». И ничем не лучше. И многие спокойнее относились бы к этим переменам, если бы знали, что когда-то говорили не «у́чит», а «учи́т», не «ка́тит», а «кати́т», не «пла́тит», а «плати́т», не «дру́жит», а «дружи́т», не «гру́зит», а «грузи́т», не «це́нит», а «цени́т»… я могу продолжать этот список до конца колонки. Тот же вопрос: стал ли язык хуже из-за этих изменений?

Владимир Пахомов: «Без паники»

Дадли Мур

Прослушивая диск из своей старой фонотеки — из тех, которые я ещё когда-то в начале 2000-х покупал именно как круглый кусок пластика — натолкнулся на этот неземной вальс, о существовании которого я уже порядочно подзабыл:

Dudley Moore - Waltz for Suzy (I Love a Piano (Gold Encore Series), 1993)

Полез смотреть, что же это за Дадли Мур такой. Оказалось — англичанин, очень разносторонне одарённый: и джазовый пианист, и комик, и композитор, и актёр, причём это не так, как сейчас пишут про любого блоггера, а без дураков. Например, джаз он играл так:


The Dudley Moore Trio — Waterloo

В который раз я нахожу, что в Англии, может быть, музыкантов количественно было и не так много, но заметная часть из них отличалась самобытностью и высокими исполнительскими стандартами, причём, что ещё более удивительно, в джазе, где Англия никогда не была в лидерах, в отличие от рок-музыки.

К сожалению, Дадли Мур прожил относительно недолгую жизнь, полную проблем и депрессий, несмотря на внешний успех. Впрочем, среди комиков депрессии скорее правило, чем исключение; возможно, именно те, над кем издевались в детстве, склонны идти в комическое амплуа, повторяя этот бесконечный психологический цикл вышучивания. Есть скетч, где Дадли в роли одноногого претендента на роль Тарзана в будущем фильме ведёт диалог с режиссёром, который пытается ему объяснить в вежливой форме, почему тот не подходит. Если знать биографию Дадли, уже не очень смешно. Но комиком он был действительно хорошим. Мне понравилось, как он играет обработку британского «Марша полковника Боуги» в бетховенском стиле:

Я прослушал альбом, в котором содержится вальс, с которого всё началось — он называется «Песни без слов». Это сочетание медленных гармонически сложных треков со множеством тонких проходящих тонов и задержаний, характерных для музыкантов высокого класса, сочетающих в себе мрачную беспросветность с удивительными вкраплениями нежности. Очень хорошо подходит для новогодней погоды, больше похожей на начало ноября — голые деревья, сгнившая листва на абсурдно зелёной траве, серое небо и холодный ветер.

Dudley Moore - Three Blonde Mice (Songs Without Words, 1991)

Новогодний спектакль «Щелкунчик»

Сегодня были на спектакле «Щелкунчик» театра «Миллениум», который проходил в Центральном доме культуры железнодорожников, что на площади трёх вокзалов. Не понравилось; к сожалению, этот спектакль сделан в нынешней моде развлечь публику, а не обогатить её. Вместо того, чтобы показать маленьким зрителям высоты настоящего человеческого, хоть и детского чувства сострадания и наивной любви, не делающейся от этого менее великой, отобразить мир таких же наивных, но прекрасных и чистых детских фантазий и переживаний, мир волшебной сказки, было какое-то низкопробное шоу ужимок и прыжков.

Король решил извести Мышильду, потому что она съела его колбасу. Колбасе было посвящено значительное время спектакля — она воспевалась в отдельной песне, а потом сразу за ней шёл ещё один номер, где королева эту колбасу готовила. В процессе приготовления появилась Мышильда и стала жрать (другого слова не подберёшь) прямо из чана.

Мышиный король был представлен каким-то полным дегенератом. Его сюсюканье с его матерью-Мышильдой, равно как подобное сюсюканье Короля и Королевы, вызывало отторжение.

Музыка аранжирована в агрессивной форме, с широким использованием электрогитар и ударных. В самих электрогитарах и барабанах нет ничего плохого, но когда сопровождение песни о добре и светлых чувствах ревёт, долбит и взвизгивает, это перечёркивает саму идею подобной песни. Вдобавок, звукорежиссёр попался тоже глухой, и громкость была едва выносимая, ребёнок даже иногда уши зажимал. Пели, кстати, под «фанеру».

Я надеялся на антракт, чтобы уйти после первого отделения, не получая подарка, предусмотренного после представления, но спектакль, к сожалению, шёл без антрактов, и пришлось сидеть до конца.

Всё же, в этом представлении были светлые моменты — очень остроумная смена декораций, когда Мари уменьшилась, и стул, стоящий позади сцены с оставленными на нём очками Дроссельмайера, увеличился в несколько раз, и очки тоже стали гигантскими, равно как и ёлка, а куклы и игрушечные солдаты превратились в живых актёров. Вторым светлым моментом было появление балетной пары, исполнившей Вальс цветов под музыку Чайковского, и это было самым лучшим, что там вообще происходило.

В общем, надо слушать Чайковского, смотреть балет, читать Гофмана и слушать старые советские радиопостановки, а на подобные суррогаты ходить не нужно.