Сказал я девушке кротко:
— Простите за нетактичность,
Но бюст ваш, и торс, и походка
Напомнили мне античность.
Она в ответ мне со вздохом:
— Простите, но ваше сложение
Напомнило мне эпоху
Упадка и разложения…
Олег Григорьев (1943-1992)
🏠: литература
Устав от вечных упований,
Устав от радостных пиров,
Не зная страхов и желаний,
Благословляем мы богов,
За то, что сердце в человеке
Не вечно будет трепетать,
За то, что все вольются реки
Когда-нибудь в морскую гладь.
А. Суинбёрн — «Сад Прозерпины»
(Перевод с английского А. Г. Громова, Р. Нудельман)
А фон Нейман подал мне интересную идею: вовсе не обязательно быть ответственным за тот мир, в котором живешь. В результате совета фон Неймана я развил очень мощное чувство социальной безответственности. Это сделало меня счастливым человеком с тех пор. Именно фон Нейман посеял зерна, которые выросли в мою активную позицию безответственности!
Вы, конечно, шутите, мистер Фейнман!
Читаю книгу Филипа Зимбардо «Мужчина в отрыве: игры, порно и потеря идентичности». Как жить в этом дивном новом мире, совершенно непонятно. И, главное, как будут жить наши дети. Описываемое в книге напоминает эксперимент «Вселенная-25», проводимый этологом Джоном Калхуном в начале 1970-х.
Западное общество хочет, чтобы мужчина крепко стоял на ногах, был активным гражданином, способным брать на себя ответственность, чтобы, работая плечом к плечу с остальными, он улучшал жизнь своего коллектива и всей страны в целом. Но ирония состоит в том, что само общество не предлагает ни поддержки, ни ориентиров, ни материальных средств, ни места, где все эти молодые люди могли бы встретиться и разобраться со своими мотивациями. В вырождении мужчины участвует целая цепочка институтов, начиная от государства с его соответствующей политикой и средствами массовой информации, и заканчивая учебными заведениями и семьей. В молодых людях изначально убивается любой интеллектуальный, творческий или социальный порыв. Все это тем более нелепо, что ключевую роль в обществе играют именно мужчины, которые очень умело оттесняют своих младших собратьев, не давая им возможности развиваться.
У первого, под ником Dendi, отец умер, когда он был совсем маленьким. После этого мальчик полностью погрузился в компьютерные игры. По его собственным словам, это было «как нажать клавишу Play, чтобы жить дальше». Второй геймер — парень под ником Fear. Отец бросил их в раннем детстве. После того как мальчика не приняли в баскетбольную команду, он стал активным геймером. По словам Fear, он стал тем, кто есть, благодаря уходу отца. Третий геймер под ником Hyhy рассказывает, что, когда он был маленьким, его отец работал по 15-16 часов в сутки, поэтому «ему было больше ни до чего». Этот фильм — история жизни топовых игроков DotA, приехавших на мировой турнир, чтобы побороться за приз в $1 млн.
Читаю интереснейшую книгу «Это было навсегда, пока не кончилось» Алексея Юрчака, которая послужила основой для фильма Адама Кёртиса «Гипернормализация», который я упоминал ранее. Книга анализирует процессы, происходившие в СССР в период 1953-1991 годов. По ходу чтения напрашивается много параллелей и с сегодняшним днём, и с историей религии. Становится понятно, отчего идёт такой отчаянный поиск т. н. «национальной идеи», о высоких рейтингах и т. п. Отдельно радует то, что автор видит мир не чёрно-белым.
Этот парадокс <Парадокс Лефора> заключается в том, что между идеологическими высказываниями современного государства и его идеологической практикой существует неизбежный разрыв. Для того чтобы представлять систему государственного правления как легитимную, идеологический дискурс современного государства вынужден постоянно апеллировать к некой «объективной», не поддающейся сомнению истине. Эта истина существует вне идеологического дискурса, за его пределами.
Это означает, что идеологический дискурс государства не может поставить эту истину под вопрос, но при этом и не имеет достаточных средств для того, чтобы доказать ее верность. Возникает противоречие между использованием некой объективной истины в качестве основы легитимности государственного правления и невозможностью доказать средствами государственной идеологии, почему эта истина действительно верна.
Этот парадокс в структуре любой современной государственной идеологии, говорит Лефор, делает ее заведомо неустойчивой. В какой-то момент он может привезти к кризису идеологии, а значит, и кризису легитимности государственного правления, которое на этой идеологии базируется. Однако до поры до времени этот парадокс скрыт господствующей фигурой (master), — встроенной в идеологический дискурс, — правящего субъекта, который отличается тем, что он предстает как обладатель уникального знания этой внешней объективной истины.
Иными словами, пока существует субъект, который якобы обладает личным знанием объективной истины и лично уверен в том, что эта истина действительно верна, противоречие между существованием этой истины и невозможностью ее доказать остается скрытым. Такой субъект занимает уникальное положение в системе государственной власти — он находится как бы «за пределами» идеологического дискурса и из этой «внешней» позиции способен осуществлять оценку любых идеологических высказываний и формулировок на предмет их соответствия или несоответствия объективной истине.
Однако, если эта господствующая фигура идеологического дискурса исчезнет, парадокс Лефора, упомянутый выше, более не будет скрыт его фигурой и начнет возникать во всех проявлениях и высказываниях государственной идеологии, что постепенно может привести к сильным внутренним изменениям идеологии и, в конце концов, к кризису легитимности власти вообще.