Только вымоешь посуду
Глядь — уж новая лежит
Уж какая тут свобода
Тут до старости б дожить
Правда, можно и не мыть
Да вот тут приходят разные
Говорят: посуда грязная —
Где уж тут свободе быть
Дмитрий Пригов
🏠: литература
Одно нормальное, о четырех ногах, с запасом жира, на интуитивном управлении и с прекрасным пятачком. Второе досталось дурацкое — продолговатое, двуногое, слабое и со множеством инструкций для настроек. Одно горе!
Ладно, стал сперва Пафнутий второе пользовать. Сразу то одна беда, то другая; два года только ушло, чтобы кое-как заставить его стоять на двух ногах, не падая. То слизь в нем накопится, то червяки; то приходится учить простейшим навыкам — то в одном учреждении, то в другом; в общем, грех один. Дошло до того, что тело стало спать постоянно, ослабело, едва шевелилось, стало гадким и прочие продолговатые стали его игнорировать.
Мучился с ним Пафнутий, мучился, но на пятом десятилетии терпение его лопнуло: перестал работать единственный гениталий, тело покрылось пятнами, а зарплату — и без того небольшую (тело было туповато и денег ему много не давали) заменили пенсией, которой теперь уже и вовсе не хватало ни на что, даже на смену кое-каких запчастей, как было рекомендовано в инструкциях.
Выкинул Пафнутий это глупое тело на помойку и там ему быстро нашлось применение: хищный заяц Зинаид Зайцев быстро разобрал его на части и закатал в банки на зиму.
Стал пользоваться Пафнутий первым, пятачковым телом и нарадоваться не может: управление простое, интуитивное, пища подходит любая, развлечений немного, но зато какие! Знай, только подноси к гениталию нужное, да спи в перерывах! Пища сама поступает по конвейеру, тепло, вокруг друзья! За те же самые два года набрал Пафнутий более ста килограмм живого веса, как вдруг случилось странное: схватили это тело и разобрали на части, причем кто? какая-то разновидность тупых продолговатых малобюджетных двуногих, таких же вялых и болезненных, как его первое тело.
Вспылил Пафнутий, пробовал жаловаться, но без толку — во-первых, некому, во-вторых, пожимают плечами и говорят: ну типа ты там сам смотри.
Разозлился Пафнутий, заперся в своем доме и стал там по телевизору смотреть по первому каналу Колыхания Вечного Духа.
Когда наступает Зима Времен, заходит иногда к нему хищный заяц Зинаид Зайцев, приносит свои закатки, сидят они за столом, чокаются и вспоминают былое.
Одно из самых сильных литературных произведений, которых я когда-либо читал.
Дугаев возил, кайлил, сыпал, опять возил и опять кайлил и сыпал.
После обеденного перерыва пришел смотритель, поглядел на сделанное Дугаевым и молча ушел… Дугаев опять кайлил и сыпал. До кварцевой метки было еще очень далеко.
Вечером смотритель снова явился и размотал рулетку. – Он смерил то, что сделал Дугаев.
– Двадцать пять процентов, – сказал он и посмотрел на Дугаева. – Двадцать пять процентов. Ты слышишь?
– Слышу, – сказал Дугаев. Его удивила эта цифра. Работа была так тяжела, так мало камня подцеплялось лопатой, так тяжело было кайлить. Цифра – двадцать пять процентов нормы – показалась Дугаеву очень большой. Ныли икры, от упора на тачку нестерпимо болели руки, плечи, голова. Чувство голода давно покинуло его.
Дугаев ел потому, что видел, как едят другие, что-то подсказывало ему: надо есть. Но он не хотел есть.
– Ну, что ж, – сказал смотритель, уходя. – Желаю здравствовать.
Вечером Дугаева вызвали к следователю. Он ответил на четыре вопроса: имя, фамилия, статья, срок. Четыре вопроса, которые по тридцать раз в день задают арестанту. Потом Дугаев пошел спать. На следующий день он опять работал с бригадой, с Барановым, а в ночь на послезавтра его повели солдаты за конбазу, и повели по лесной тропке к месту, где, почти перегораживая небольшое ущелье, стоял высокий забор с колючей проволокой, натянутой поверху, и откуда по ночам доносилось отдаленное стрекотание тракторов. И, поняв, в чем дело, Дугаев пожалел, что напрасно проработал, напрасно промучился этот последний сегодняшний день.
Израиля ведя стезей чудесной,
Господь зараз два дива сотворил:
Отверз уста ослице бессловесной
И говорить пророку запретил.
Далекое грядущее таилось
В сих чудесах первоначальных дней,
И ныне казнь Моаба совершилась,
Увы! над бедной родиной моей.
Гонима, Русь, ты беспощадным роком,
Хотя за грех иной, чем Билеам,
Заграждены уста твоим пророкам
И слово вольное дано твоим ослам.
Владимир Соловьёв (1887)
…
Здесь мы встречаемся… Сидим
На лавочке, вперивши взоры
В полей зазеленевший дым,
Глядим на Воробьёвы горы.
«Жизнь, – шепчет он, остановясь
Средь зеленеющих могилок, –
Метафизическая связь
Трансцендентальных предпосылок.
Рассеется она, как дым:
Она не жизнь, а тень суждений…»
И клонится лицом своим
В лиловые кусты сирени.
…
Андрей Белый — «Мой друг», 1908 г.